«Детство»
Родился я 24 августа 1963 года в поселке Ленинский. Теперь это всем известный город Ленинск, или, проще говоря, космодром Байконур. Там служил после окончания Пермского Военного Авиационно-Технического Училища мой отец.
Еще не остыла стартовая площадка от двигателей ракеты Юрия Гагарина, а на ней уже стояла новая, для Алексея Леонова. Она должна была унести его в космос, где он совершит свой легендарный выход из космического аппарата, и станет первым человеком, шагнувшим в «великую пустоту». Именно так китайцы называют космическое пространство. Именно в этом, жутко секретном, пыльном и абсолютно, с точки зрения быта, не пригодном для жизни городке, благодаря моим родителям, я и «шагнул» из «великой пустоты» в... жизнь. Я родился.
Вскоре отца отправили учиться в Москву, в Академию. Естественно, папа забрал с собой и меня с мамой. Поселились мы в крошечной коммуналке на Малой Грузинской улице, что недалеко от зоопарка. Я был совсем маленьким, но я прекрасно помню ту комнатку с трехлитровой банкой, стоявшей на подоконнике. Это был самый первый в нашей семье аквариум. Там жила одна единственная рыбка - «меченосец». Через год нам предоставили комнату в офицерском общежитии на улице Новикова-Прибоя. Это было здорово, потому что рядом была река Москва и «Серебряный бор». Пока мужья постигали военную науку в классах Академии, их жены прихватив с собой детишек, загорали на берегу, тогда еще чистой речки.
После окончания Академии, отца неожиданно оставили служить в Москве. Хотя почему неожиданно? Ведь закончил он ее с отличием. Всей семьей мы переехали в Болшево. Отец был назначен на должность военного инженера в ЦУП (Центр Управления Полетами). Поскольку квартиры на новом месте нам не предоставили, наша семья сняла комнатку на одной из дач. Это был огромный деревянный дом-дача построенный в лучших традициях сталинского зодчества конца тридцатых годов с просорной верандой, и огромным заваленным разным хламом чердаком. На нем я и пропадал с утра до вечера. Для «меченосца» был куплен квадратный аквариум, и к его трем литрам жизненного пространства прибавилось еще два.
Хозяевами дачи были очень милые пожилые люди. К сожалению, я не помню, как их звали. Но я прекрасно помню, что в детский сад меня отвозил сам хозяин, на «Победе». Сначала мы ехали в «сад», в Подлипки, а потом он «подбрасывал» отца до его новой работы. Чуть позже и мама устроилась экономистом в одну из строительных организаций в Москве, и мы стали ездить «на работу» все вместе. Сначала завозили маму на станцию Болшево на электричку, потом меня в садик, потом папу в Центр Управления Полетами.
Именно там, на этой даче, я впервые «познакомился» с электричеством. Как-то я взялся за самодельный выключатель чтобы выключить «меченосцу» свет в аквариуме, и меня тряхануло так, что я до сих пор панически боюсь чинить розетки и электроприборы.
Там же, в Болшево, я узнал, что такое настоящая слава. О-о-о! Это была история надо вам сказать. Было это так. Мне исполнилось пять лет. И на мой День рождения мама и папа подарили мне велосипед «Школьник». Это была моя мечта. По тем временам это был роскошный велосипед. Голубой с белыми подкрылками, сверкающими зеркальным хромом спицами, и очень громким звонком. Самое главное, что это был не трехколесный «детский», а «взрослый», двухколесный велосипед. А я еще не умел ездить на двухколесном велосипеде. Папа взялся меня учить. Со свойственной военному человеку основательностью, он проводил занятия «по вождению» все свое свободное от работы время. Я еще еле-еле доставал до педалей, и обучение давалось мне не легко. Я падал, сбивал себе коленки, набивал шишки, и ревел как белуга. Но однажды отец незаметно отпустил меня и я, вихляя рулем, поехал сам. Сам! Я был в диком восторге, от - того, что еду сам, без поддержки отца. Этот день был настоящим праздником всей нашей семьи, сравнимым, наверное, с первым полетом человека в космос. Каждый день я стал кататься на велосипеде, ловя восторженные и завистливые взгляды моих сверстников, которые еще ездили на «детских» трехколесных великах. И вот в одну из таких поездок, когда я, воображая, и раздув от важности щеки решил показать, что я уже умею не просто ездить, а ездить быстро, мои ноги соскочили с педалей, и велосипед помчался вниз под гору. Я летел со скоростью пули, судорожно вцепившись в руль, не зная, что делать. Педали вращались с бешенной скоростью, и я никак не мог поймать их ногами Испугавшись, я стал кричать прохожим, что бы меня остановили. Но люди лишь оглядывались мне в след, неодобрительно качая головами. А велосипед все несся под гору, увеличивая и без того дикую скорость. Все кончилось неожиданно быстро и драматично. Вдруг, прямо из-за угла, мне на встречу вывернул армейский газик. Столкновение казалось неизбежным. Своим детским умом я понял, что должен просто упасть, чтобы не врезаться в машину. Зажмурившись, я резко вывернул руль и велосипед перевернулся. Я шлепнулся на асфальт и кубарем покатился навстречу визжащей тормозами машине. Время было выиграно. Поскольку я катился медленнее, чем мчался велосипед, машина успела затормозить. Я здорово ободрал себе колени и локти. Но больше всего досталось лицу. Я содрал всю кожу с левой стороны. Наверное, у бедного водителя того злополучного «газика» до сих пор «мальчики кровавые в глазах». Сбежался народ. Меня, перепуганного и истекающего кровью, на этом же «газике» привезли домой. Дома в это время была только, тетя Люда, сестра, папы, приехавшая к нам погостить. При виде бледного как мел солдата с окровавленным мальчиком на руках, и еще более бледного офицера с покореженным велосипедом под мышкой, она все поняла, и ни говоря, ни слова, упала в обморок. Офицер вызвал неотложку нам обоим. Приехавшие врачи привели в чувство тётю, и внимательно ощупав меня и залив всего с ног до головы зеленкой и йодом, констатировали, что мальчик будет жить. Переломов, скорее всего, нет, а ссадины «до свадьбы заживут». Они успокоили водителя-солдата и офицера, поблагодарили их за вызов и уехали. Вскоре уехали и солдат с офицером, на прощанье заверив, что обязательно навестят меня на днях. Они кстати, потом и правда приезжали. Вечером родители увидели сынулю. Папа знал, какую помощь надо оказывать при обмороках, поэтому обошлось без вызова «скорой». Маму привел в чувство он сам.
Я был похож, на Франкенштейна или Терминатора в финале одноименного фильма. На следующий день левая сторона лица покрылась сплошной коростой, через отверстие в которой был виден чудом уцелевший глаз. Боль скоро стала проходить, но одно не давало мне покоя. Мысль, как я появлюсь в группе детского сада с таким лицом. Что скажут девочки? Ведь мне очень тогда нравилась одна девочка со светленькими косичками и синими глазами. Правда она и до моего падения с велосипеда не обращала на меня внимания. А что же теперь? Теперь то уж точно у меня не будет никаких шансов добиться её внимания. Надо сказать, что я был очень впечатлительным с самого детства.Я с ужасом ждал того дня, когда мне придется идти в садик.
В этот день я спрятался на чердаке. Но отец все- таки нашел меня, и пообещал, что он все устроит. Он сказал, что знает, как объяснить моим товарищам перемены в моем облике. Мне ничего не оставалось, как положиться на отца. И мы на «Победе» хозяина дачи поехали в Подлипки.
Первым в раздевалку садика вошел отец. Я спрятался за его могучей фигурой не находя в себе смелости показаться на глаза своим «одногрупникам», особенно Кате, так звали ту девочку.
Отец был в военной форме офицера ВВС. Золотистые погоны старшего лейтенанта, голубые петлицы с «пропеллером», фуражка с какрдой и «птичькой» - вид самый , что ни на есть представительный. Сняв фуражку и пригладив волосы, он обратился к детям с такой речью: - « Дети, я папа Саши. Сообщаю вам, что Саша является первым в мире ребенком летчиком - испытателем. Недавно при испытании нового секретного самолета, он сильно пострадал. Самолет взорвался, но Саша спасся, спрыгнув на парашюте. Сейчас он уже поправляться и скоро снова будет летать. Но это -военная тайна...»
Я потерял дар речи .Дети слушали отца раскрыв рты. Только молодая воспитательница, отвернувшись к окну, как-то странно вздрагивала плечами. Когда отец, отойдя в сторону, открыл меня всеобщему взору, я увидел дюжину внимательно смотрящих на меня пар глаз. И в каждом взгляде читалось неподдельное любопытство и уважение. Никто не отвернулся, и не испугался моего покрытого коркой болячки лица. Напротив, когда отец, попрощавшись, ушёл, я оказался в центре неподдельного внимания и заботы моих сверстников. Особенно прониклись ко мне девочки. Катя взяла меня под руку, и сказала всем, что с этой минуты она будет моим врачом. Мальчишки окружили меня, и все выспрашивали, как было дело, и как им тоже стать летчиками-испытателями. Я обещал, что посодействую им в этом, но для этого я должен поговорит с «генералом штаба». Весь день я купался в лучах славы. Да это была настоящая слава.
Как я благодарен отцу. Как я до сих пор благодарен той воспитательнице, за то что, не выдала истинную причину моих болячек. Ведь дети очень болезненно переживают насмешки сверстников. Меня бы наверняка бы дразнили и демонстративно избегали общнения, не придумай тогда отец эту историю с «первым в мире ребенком летчиком-испытателем». Да с точки зрения этики, это был обман. Но было ли это неправильным с точки зрения педагогики?
Но какие же мы в детстве доверчивые. Мы верим всему , что нам скажут взрослые. Даже мне тогда показалось, что все, что придумал мой отец, действительно произошло со мной на самом деле. Помню как окруженный такими же, как я малышами, я как бы «нехотя», копируя взрослых, рассказывал, как мой секретный «самолет-ракета» неожиданно перестал слушаться рулей, и мне пришлось покинуть его, прыгнув «с паршюта». Как нашедший меня солдат « нес меня на спине в штаб».
Как это было давно. Как это было здорово. Какие мы были чистые и смешны...
«Детство»
Родился я 24 августа 1963 года в поселке Ленинский. Теперь это всем известный город Ленинск, или, проще говоря, космодром Байконур. Там служил после окончания Пермского Военного Авиационно-Технического Училища мой отец.
Еще не остыла стартовая площадка от двигателей ракеты Юрия Гагарина, а на ней уже стояла новая, для Алексея Леонова. Она должна была унести его в космос, где он совершит свой легендарный выход из космического аппарата, и станет первым человеком, шагнувшим в «великую пустоту». Именно так китайцы называют космическое пространство. Именно в этом, жутко секретном, пыльном и абсолютно, с точки зрения быта, не пригодном для жизни городке, благодаря моим родителям, я и «шагнул» из «великой пустоты» в... жизнь. Я родился.
Вскоре отца отправили учиться в Москву, в Академию. Естественно, папа забрал с собой и меня с мамой. Поселились мы в крошечной коммуналке на Малой Грузинской улице, что недалеко от зоопарка. Я был совсем маленьким, но я прекрасно помню ту комнатку с трехлитровой банкой, стоявшей на подоконнике. Это был самый первый в нашей семье аквариум. Там жила одна единственная рыбка - «меченосец». Через год нам предоставили комнату в офицерском общежитии на улице Новикова-Прибоя. Это было здорово, потому что рядом была река Москва и «Серебряный бор». Пока мужья постигали военную науку в классах Академии, их жены прихватив с собой детишек, загорали на берегу, тогда еще чистой речки.
После окончания Академии, отца неожиданно оставили служить в Москве. Хотя почему неожиданно? Ведь закончил он ее с отличием. Всей семьей мы переехали в Болшево. Отец был назначен на должность военного инженера в ЦУП (Центр Управления Полетами). Поскольку квартиры на новом месте нам не предоставили, наша семья сняла комнатку на одной из дач. Это был огромный деревянный дом-дача построенный в лучших традициях сталинского зодчества конца тридцатых годов с просорной верандой, и огромным заваленным разным хламом чердаком. На нем я и пропадал с утра до вечера. Для «меченосца» был куплен квадратный аквариум, и к его трем литрам жизненного пространства прибавилось еще два.
Хозяевами дачи были очень милые пожилые люди. К сожалению, я не помню, как их звали. Но я прекрасно помню, что в детский сад меня отвозил сам хозяин, на «Победе». Сначала мы ехали в «сад», в Подлипки, а потом он «подбрасывал» отца до его новой работы. Чуть позже и мама устроилась экономистом в одну из строительных организаций в Москве, и мы стали ездить «на работу» все вместе. Сначала завозили маму на станцию Болшево на электричку, потом меня в садик, потом папу в Центр Управления Полетами.
Именно там, на этой даче, я впервые «познакомился» с электричеством. Как-то я взялся за самодельный выключатель чтобы выключить «меченосцу» свет в аквариуме, и меня тряхануло так, что я до сих пор панически боюсь чинить розетки и электроприборы.
Там же, в Болшево, я узнал, что такое настоящая слава. О-о-о! Это была история надо вам сказать. Было это так. Мне исполнилось пять лет. И на мой День рождения мама и папа подарили мне велосипед «Школьник». Это была моя мечта. По тем временам это был роскошный велосипед. Голубой с белыми подкрылками, сверкающими зеркальным хромом спицами, и очень громким звонком. Самое главное, что это был не трехколесный «детский», а «взрослый», двухколесный велосипед. А я еще не умел ездить на двухколесном велосипеде. Папа взялся меня учить. Со свойственной военному человеку основательностью, он проводил занятия «по вождению» все свое свободное от работы время. Я еще еле-еле доставал до педалей, и обучение давалось мне не легко. Я падал, сбивал себе коленки, набивал шишки, и ревел как белуга. Но однажды отец незаметно отпустил меня и я, вихляя рулем, поехал сам. Сам! Я был в диком восторге, от - того, что еду сам, без поддержки отца. Этот день был настоящим праздником всей нашей семьи, сравнимым, наверное, с первым полетом человека в космос. Каждый день я стал кататься на велосипеде, ловя восторженные и завистливые взгляды моих сверстников, которые еще ездили на «детских» трехколесных великах. И вот в одну из таких поездок, когда я, воображая, и раздув от важности щеки решил показать, что я уже умею не просто ездить, а ездить быстро, мои ноги соскочили с педалей, и велосипед помчался вниз под гору. Я летел со скоростью пули, судорожно вцепившись в руль, не зная, что делать. Педали вращались с бешенной скоростью, и я никак не мог поймать их ногами Испугавшись, я стал кричать прохожим, что бы меня остановили. Но люди лишь оглядывались мне в след, неодобрительно качая головами. А велосипед все несся под гору, увеличивая и без того дикую скорость. Все кончилось неожиданно быстро и драматично. Вдруг, прямо из-за угла, мне на встречу вывернул армейский газик. Столкновение казалось неизбежным. Своим детским умом я понял, что должен просто упасть, чтобы не врезаться в машину. Зажмурившись, я резко вывернул руль и велосипед перевернулся. Я шлепнулся на асфальт и кубарем покатился навстречу визжащей тормозами машине. Время было выиграно. Поскольку я катился медленнее, чем мчался велосипед, машина успела затормозить. Я здорово ободрал себе колени и локти. Но больше всего досталось лицу. Я содрал всю кожу с левой стороны. Наверное, у бедного водителя того злополучного «газика» до сих пор «мальчики кровавые в глазах». Сбежался народ. Меня, перепуганного и истекающего кровью, на этом же «газике» привезли домой. Дома в это время была только, тетя Люда, сестра, папы, приехавшая к нам погостить. При виде бледного как мел солдата с окровавленным мальчиком на руках, и еще более бледного офицера с покореженным велосипедом под мышкой, она все поняла, и ни говоря, ни слова, упала в обморок. Офицер вызвал неотложку нам обоим. Приехавшие врачи привели в чувство тётю, и внимательно ощупав меня и залив всего с ног до головы зеленкой и йодом, констатировали, что мальчик будет жить. Переломов, скорее всего, нет, а ссадины «до свадьбы заживут». Они успокоили водителя-солдата и офицера, поблагодарили их за вызов и уехали. Вскоре уехали и солдат с офицером, на прощанье заверив, что обязательно навестят меня на днях. Они кстати, потом и правда приезжали. Вечером родители увидели сынулю. Папа знал, какую помощь надо оказывать при обмороках, поэтому обошлось без вызова «скорой». Маму привел в чувство он сам.
Я был похож, на Франкенштейна или Терминатора в финале одноименного фильма. На следующий день левая сторона лица покрылась сплошной коростой, через отверстие в которой был виден чудом уцелевший глаз. Боль скоро стала проходить, но одно не давало мне покоя. Мысль, как я появлюсь в группе детского сада с таким лицом. Что скажут девочки? Ведь мне очень тогда нравилась одна девочка со светленькими косичками и синими глазами. Правда она и до моего падения с велосипеда не обращала на меня внимания. А что же теперь? Теперь то уж точно у меня не будет никаких шансов добиться её внимания. Надо сказать, что я был очень впечатлительным с самого детства.Я с ужасом ждал того дня, когда мне придется идти в садик.
В этот день я спрятался на чердаке. Но отец все- таки нашел меня, и пообещал, что он все устроит. Он сказал, что знает, как объяснить моим товарищам перемены в моем облике. Мне ничего не оставалось, как положиться на отца. И мы на «Победе» хозяина дачи поехали в Подлипки.
Первым в раздевалку садика вошел отец. Я спрятался за его могучей фигурой не находя в себе смелости показаться на глаза своим «одногрупникам», особенно Кате, так звали ту девочку.
Отец был в военной форме офицера ВВС. Золотистые погоны старшего лейтенанта, голубые петлицы с «пропеллером», фуражка с какрдой и «птичькой» - вид самый , что ни на есть представительный. Сняв фуражку и пригладив волосы, он обратился к детям с такой речью: - « Дети, я папа Саши. Сообщаю вам, что Саша является первым в мире ребенком летчиком - испытателем. Недавно при испытании нового секретного самолета, он сильно пострадал. Самолет взорвался, но Саша спасся, спрыгнув на парашюте. Сейчас он уже поправляться и скоро снова будет летать. Но это -военная тайна...»
Я потерял дар речи .Дети слушали отца раскрыв рты. Только молодая воспитательница, отвернувшись к окну, как-то странно вздрагивала плечами. Когда отец, отойдя в сторону, открыл меня всеобщему взору, я увидел дюжину внимательно смотрящих на меня пар глаз. И в каждом взгляде читалось неподдельное любопытство и уважение. Никто не отвернулся, и не испугался моего покрытого коркой болячки лица. Напротив, когда отец, попрощавшись, ушёл, я оказался в центре неподдельного внимания и заботы моих сверстников. Особенно прониклись ко мне девочки. Катя взяла меня под руку, и сказала всем, что с этой минуты она будет моим врачом. Мальчишки окружили меня, и все выспрашивали, как было дело, и как им тоже стать летчиками-испытателями. Я обещал, что посодействую им в этом, но для этого я должен поговорит с «генералом штаба». Весь день я купался в лучах славы. Да это была настоящая слава.
Как я благодарен отцу. Как я до сих пор благодарен той воспитательнице, за то что, не выдала истинную причину моих болячек. Ведь дети очень болезненно переживают насмешки сверстников. Меня бы наверняка бы дразнили и демонстративно избегали общнения, не придумай тогда отец эту историю с «первым в мире ребенком летчиком-испытателем». Да с точки зрения этики, это был обман. Но было ли это неправильным с точки зрения педагогики?
Но какие же мы в детстве доверчивые. Мы верим всему , что нам скажут взрослые. Даже мне тогда показалось, что все, что придумал мой отец, действительно произошло со мной на самом деле. Помню как окруженный такими же, как я малышами, я как бы «нехотя», копируя взрослых, рассказывал, как мой секретный «самолет-ракета» неожиданно перестал слушаться рулей, и мне пришлось покинуть его, прыгнув «с паршюта». Как нашедший меня солдат « нес меня на спине в штаб».
Как это было давно. Как это было здорово. Какие мы были чистые и смешны...
